Господь избрал его на путь служения

Вспоминая схиархимандрита Николая (Феоктистова)...

11 июня будет уже четыре года, как нет с нами схиархимандрита Николая (Феоктистова), истинного пастыря Христова, память о котором не прерывалась все это время и, дай Бог, останется на долгие годы. Самарский приход в честь Трех Святителей готовит к публикации книгу воспоминаний о всеми нами любимом батюшке.

И сегодня, к годовщине со дня его отшествия ко Господу, мы предлагаем вниманию боголюбивых читателей отрывок из будущей книги - воспоминания супруги отца Николая (монашество он принял уже в старости, тяжко заболев), матушки Нины Феоктистовой, той, которая была рядом на протяжении всей жизни батюшки, с момента знакомства и венчания. Матушка Нина была его надежным тылом. «Когда-то Владыка Иоанн (Снычев) сказал мне, - вспоминает матушка Нина, - чтобы я шла впереди своего батюшки и принимала все стрелы, что направляет враг и люди на него, чтобы я принимала их все на себя. Я так и старалась всю жизнь. Хотя это было очень нелегкое благословение». Ведь в советское время священники постоянно были окружены клеветой и нападками. А отец Николай (в ту пору еще отец Геннадий Феоктистов) характера был вспыльчивого, горячего, хотя и быстро отходчивого, доброго. И Владыка Иоанн благословлял матушку Нину Андреевну защищать своего мужа и быть ему на приходе помощницей.

И члены семьи отца Николая, и его духовные чада не раз говорили мне как составителю книги, что никем, кроме как священником, он стать не мог. И в приведенных ниже воспоминаниях матушка рассказывает как раз о том, что батюшка был избран с раннего детства. Вся его жизнь была посвящена горячо любимому Господу.

Вспоминает Нина Андреевна Феоктистова:

- Удивительным, совершенно дивным образом прошел он свой путь. С детства, юности и до самой старости Промысл Божий на нем был великий. Сразу было видно, что Господь избрал его на путь служения. Жили они в Чапаевске, почти как в деревне, на окраине города, на Крестьянской улице. С детства он был послушным ребенком. Мать была очень строгая. Детей было трое, Геннадий младший. Еще было две сестры. Мама их сначала воспитывалась в Чагринском монастыре как послушница. А когда монастырь разогнали, то послушничество с них было снято и разрешено выходить замуж. Много детей в браке умерло, осталось вот трое. Мать порой наказывала маленького Геннадия, но от мамы он всегда безропотно принимал наказание. И меня, и дочерей наших впоследствии научил уважать и любить свою маму, как сам ее всю жизнь уважал и любил.

Геннадий и Нина Феоктистовы во время венчания.

Большое влияние на маленького Геннадия имел схиигумен Никандр (Сапожников), тогда отец Никита. Когда он вернулся из ссылок и лагерей, то начал ходить по своим духовным чадам, мама Гены Феоктистова тоже была его духовное чадо. Имя мамы было Надежда Дмитриевна Лежнева. Она тоже чудом осталась жива в те годы. Отец же умер, когда Геннадию было 12 лет. Пришел весь израненный с войны, поболел и умер. Хотя мама и вышла замуж, времена были тяжелые, война, голод, много лишений перенесла, но монашеский дух сумела в себе сохранить. Две дочери ее были невоцерковленными, они были комсомолками, а вот Геннадий… Отец Никита сказал Геннадию: «Будь моим духовным сыном». С тех пор он стал окормляться у отца Никиты. Геннадий ездил из Чапаевска в Самару к отцу Никите, на улицу Ульяновскую. Ходить на службы стал он в Покровский собор.

Когда Геннадий был маленьким, ему приходилось выполнять такое послушание - продавать молоко. Он подходил к чапаевскому Дому Коммуны и кричал: «Кому молока, кому молока!» Улица у них заканчивалась полем, и они имели возможность иметь коров, гусей. Молоко продавали, чтобы выучить старших детей, дочерей Анну и Лидию. Гена выходил на торжище в пальто не по росту, худых валенках и вечно вытирал рукавом нос. Вот из-за этого и стали его называть «Генка-дурачок». Не только дети в школе, но порой и учителя. И был он все время какой-то обособленный.

Юный Гена Феоктистов (справа) со своим другом.

У него был один друг, и с ним случилось несчастье. Он полез в чужой сад за яблоками, и хозяин его прибил палкой, насмерть. Это послужило таким уроком Геннадию, что он никогда в жизни ничего чужого ни разу не брал. Даже яблочка нельзя. Разные были периоды в жизни, когда само в руки шло, и квартиры, и многое что. Никогда он не брал. Только то, что заработал сам, только свое.

Другие дети лазали через заборы, играли, а он всегда был в стороне, редко принимал участие в общих играх. И у него начались искушения не только в школе (проблемы с учебой), но и дома. Сестры брали в руки ножницы и гонялись за ним со словами: «Монах, монах, давай мы тебя пострижем!»

А он это в сердце как-то принимал. Искал уединения. Летом Геннадий уходил в поля, а за полями было озеро Ильмень. Жил он в стогах, уходил туда и молился. И ночевал там. У него появилась сильная тяга к одиночеству. Повлияло и то, что отец Никита много рассказывал Геннадию о своей жизни, давал монашеские поучения, и юный Геннадий всё складывал в своем сердце.

И вот когда юный Гена претерпевал все эти гонения (а тогда ведь многие не понимали, думали, раз верующий человек, то или больной, или колдун) и жил в этом стогу сена, как-то раз над стогом, где он жил, стали появляться красивейшие огромные шары. Сверху, с Неба падали шары на этот стог. Испуганные люди прибежали и увидели, что он там. Никто не понял этот знак как Божий, а начали говорить: «Колдун, колдун! Наш-то странненький, оказывается, колдун!»

А он выучил наизусть 90-й псалом, «Живый в помощи», и все время его читал. Вот он сидит как-то в сарае, читает, и соседка не может войти во двор. Кричит матери: «Надежда, убери своего колдуна, не могу во двор войти». А Геннадий рассказывал, что ему было так интересно, сидит он, читает, а соседка не может через калитку переступить. Только прекратит читать - она заходит. Опять начнет читать - соседка шагу не может ступить.

В 14 лет Гена уже учился в училище на плотника. Потом он окончил химический техникум и стал работать на заводе. Естественно, на заводе начались на него нападки тоже. Потому что он не пил, не курил, на танцы не ходил, все время молился и ездил в Куйбышев в Покровский собор на службы. Про него и в газете фельетоны писали, и по радио насмехались: «Чапаевский Геннадий поклоны кладет, а вся молодежь на танцах». И все над ним смеялись.

И вот в конце концов наступил такой период, что Господь дал ему толчок уйти в монастырь.

Вот когда пришло время забирать его в армию, его вызвали в военкомат и начали с ним говорить: «А что, ты в армии тоже будешь так себя вести, молиться?» Геннадий отвечает: «А как же? Я же христианин». - «Нет, - говорят, - нам такие в армии не нужны». И сделали ему запись, что он не годен в армию, так как является нездоровым человеком. С завода к нему домой пришли, начальник цеха, секретарь партийной организации, начальник отдела кадров, комиссия из трех человек, пришли на беседу. И решили, что если беседа не подействует, то они будут принимать меры. А какие меры тогда принимали? Решили отправить его в психиатрическую больницу как абсолютно не вписывающегося в общие рамки советского человека. И когда они начали говорить с ним в присутствии матери, то он отвечал им очень твердо. Отец Никита, его первый духовный отец, был очень горячий человек, он никогда не снимал подрясник, никогда не давал бороду сбривать, хотя были такие гонения. И Гена Феоктистов твердо сказал: «Что вы ко мне придираетесь? Что плохого я делаю? Не пью, не гуляю, как многие из вас, - начал их обличать, - вам надо, чтобы я был такой же, как вы? Я не буду таким. Я верующий и крест не сниму». И они приняли решение тогда отправить его в больницу. Привезли его вместе с матерью на еще одну уже врачебную комиссию, а те говорят, что он совершенно нормальный. Что с ним делать? Сажать в тюрьму тогда, выходит, надо, раз в больницу не получается. Такие не нужны. Геннадий услышал: «или сделать его ненормальным, или посадить надо». И когда Геннадий понял, что ему грозит или тюрьма, или психиатрическая больница, он в ту же ночь уехал в Псково-Печерский монастырь. Только мама знала, куда он уехал. Даже сестры не знали.

Послушник Псково-Печерского монастыря Геннадий Феоктистов.

В монастыре сначала он был на общих послушаниях, а потом Архимандрит Алипий, наместник монастыря, взял его в келейники. Батюшка рассказывал, какое это было благодатное время. Трудно было на общих послушаниях, и лес приходилось валить. Было у него послушание ухаживать за валаамскими старцами. Какие это были люди! Схимонах Николай, схимонах Лука, другие. И когда он за ними ухаживал, то они проводили душеполезные беседы и наставления давали.

А когда он стал келейником, то жизнь стала менее монашески строгая. Ему стало уже некогда всё соблюдать, долго молиться. Первое, что ему надо было, - это проверять всю пищу, дегустировать. Ничего нельзя было пропустить. Потому что столы накрывали для гостей, а гости были и заграничные, и правительственные, наши. А какое было время! Монастырь никак не могли закрыть, наместник монастыря Алипий всё отстаивал, так искали любой предлог, придирались ко всему. Поэтому послушник Геннадий всю пищу проверял, прежде чем подать гостям и Архимандриту Алипию. И ему даже приходилось не соблюдать пост, такое было послушание. И было это очень тяжело физически и морально. Он духовно страдал, что не может быть настоящим монахом. Эти послушания накладывали печаль на его сердце. Другие молились, а ему приходилось объедаться да еще развлекать гостей. Он был как экскурсовод по монастырю, по пещерам, всё рассказывал. Его так всё утомляло сильно и отводило душу от того, к чему он стремился. Геннадий сказал старцам, за которыми ухаживал: «Отцы, лучше бы я за вами ухаживал, горшки выносил, мне было бы гораздо легче». Они ответили: «Дорогой Геннадий, если тебе не по силам и твоя душа изнемогает, то черный платок не спасет и белый не погубит, иди пока в мир, в семинарию, и будь белым священником. А потом уже будешь монахом». А Архимандрит Алипий не хотел его отпускать, так как он был очень послушен, и наместник монастыря это очень ценил.

Но он все-таки ушел в Ленинградскую семинарию учиться. И пошел уже другой ход жизни…

Почему же он не принял постриг в Псково-Печерском монастыре? Он рассказывал, что когда выключали свет и надевали срачицы, то на него накатывал такой страх, что он не мог оставаться и уходил из храма. Трое должны подползти, подползают только двое. Третьего нет. И имя ему тогда, кстати, выпало Николай. Такое совпадение. И когда он рассказал старцам валаамским, что с ним происходит, то они сказали: «Иди в мир и служи Богу и людям. Значит, такой о тебе Промысл Божий». Он же не сам принимал решение. Там были духоносные старцы. Особенно послушник Геннадий дружил с отцом Симеоном (Желниным), который сейчас прославлен в лике святых преподобных, были схиигумен Савва (Остапенко), отец Иоанн (Крестьянкин) и другие. И вот все они дали совет Геннадию идти в мир.

К нам в епархию прибыл Владыка Мануил (Лемешевский), и Геннадий стал ходить к нему, он стал его духовным отцом. И вот Владыка благословил Геннадия поехать к старцам Вавилова дола, спасающимся под землей. А душа Геннадия мечтала именно о таком монашестве - затворническом, пустынническом. И Владыка Мануил послал его в Вавилов дол с каким-то поручением: «Вот найдешь старцев и передашь, и чтобы ни одна живая душа об этом не знала». Указатели к ним были на деревьях. Было темно, вой каких-то животных или птиц, но Геннадий все-таки шел и дошел до этого места. Впоследствии он рассказывал: «Вдруг открывается люк в земле, высовывается рука, я передаю то, что дал мне Владыка Мануил, рука забирает, и люк закрывается. И я уже ищу это место и никак не найду, настолько незаметно оно было».

Это тоже на него повлияло очень сильно: «Вот, оказывается, как можно спасаться». Он хотел даже уйти туда, но время и обстоятельства сложились так, что Господь определил его в монастырь.

Владыка Мануил очень хорошо относился к Геннадию Феоктистову и говорил ему, что «надо иметь хоть одного друга, нельзя быть все время одному». И благословил дружить его с Михаилом Ивановым. У того в семье было пять сестер и он один брат. Их духовная дружба продолжалась до самого конца жизни отца Николая. Михаил Степанович Иванов - профессор Московской Духовной Академии. Вот он был единственный духовный друг. А так Геннадий ни с кем не дружил. У него больше желания было быть в одиночестве. И когда он стал священником, то он так свою жизнь строил, чтобы быть больше одному. И даже в семье он умудрялся быть один. Он, например, уезжал строить дачу в Советах, недалеко от Кинеля. Так как он был плотник, то сам строил, обмазывал глиной, сам оштукатуривал. Работал не покладая рук. Он всё умел делать! Молился Иисусовой молитвой и работал руками. Всё умел. Монастырь дал ему столько разнообразных знаний, что я удивляюсь, как человек всё это мог вместить. Он хорошо шил на машинке. Платки, полотенца, простыни - всё шил сам. Переплетал книги, у него был переплетный станок. Квасил сам и капусту, и грибы, и баклажаны. Всё, что в монастырских погребах хранится, в приготовлении всего он участвовал и прекрасно воплощал это в жизни. Он цветы везде рассаживал, где мы только ни жили. Пчеловодством занимался. Как только на первый приход поступил, сразу пчельник развел. Благодаря пчеловодству мы смогли в Ульяновске купить домик. В Саранске когда мы жили, там был маленький домик и земли совсем не было для ульев. Так батюшка умудрился поставить ульи на крыше. Сделал дырочки на крыше и завел пчел. И говорил: «Была бы у нас квартира, я бы на балконе завел пчел». Но у нас раньше квартиры никогда не было.

А в детстве, помимо того, что занимался хозяйством, коров выгонял, гусей, он еще чем занимался - сидел дома и наряжал иконочки. Обливал цветы воском и наряжал. Это было изумительно красиво. Вот сидит молодой здоровый юноша и иконочки наряжает. Ну кто его мог считать нормальным в то время?

А потом он приобрел себе станок и стал ткать погребальные полотна. У мамы его монашеский дух тоже остался. А работы тогда не было. И ее отец Никита благословил читать Псалтирь по покойникам, и она всю жизнь ходила по покойникам. Отец Никита сказал: «Никогда ничего не проси, а что дадут - бери». И вот на это они всей семьей и жили долгое время. Этим они кормились. И мать говорила, что нет покрывал-то на покойников, ничего не купишь. И Геннадий научился ткать покрывала. И как она едет отпевать, он эти покрывала нашьет, и она берет с собой. У него была тяга именно ко всему церковному. А над ним смеялись: «У, парень чем занимается!»

Одно время батюшка служил в Ульяновске. А там на горе близ города есть источник Святителя Николая. В годы нашего служения запрещалось воды там набирать, милиция кордоном окружала, пройти было почти нельзя. И мы с ним чуть ли не подползали туда. И вот идем лесом, и он залезет в яму, разложит свое священническое и служит молебен Святителю Николаю. Мы воды наберем, и батюшка такой счастливый. Он служил в храме и мог бы так не рисковать. Но ему очень нравилось уходить в лес. Часто он один уходил. И молился один. Уйдет и в этой яме молится, служит там. Вот такое у него было постоянное стремление к пустынничеству.

Но характер Господь ему дал очень и очень доброжелательный. Он очень любил людей, и его люди любили. Когда его рукополагал в диаконы Митрополит Алма-Атинский Иосиф, то он сказал: «Старец! Ты будешь старец. Я тебе всю свою силу последнюю духовную отдаю». Он с такой любовью его рукополагал. Говорил: «Я последнего тебя рукополагаю». И вскоре он действительно умер. Духоносный был Владыка!

Геннадия отмечали, еще когда он был совсем молодым и ходил в Покровский собор. Он тогда встанет около колонны в соборе и стоит себе тихонечко, молится. А ноги у него были в опорках, тряпочками обмотаны, и тапочки мягкие надеты. А почему? Он же на химическом заводе работал, произошла авария, и он себе ноги сильно повредил хлоркой. Вот он так стоит, и на него даже не обратишь внимания, какой-то убогий, подумаешь. А Владыка Мануил, когда служил посреди храма, то сказал ему: «Твое место на клиросе». Он разволновался: «Как я пойду на клирос? Слуха у меня нет, петь не умею». А Владыка опять: «На клиросе тебе место». А мой отец на клиросе тогда пел, и говорит: «Тебе в семинарию надо поступать». А Геннадий говорит: «Нет, не в семинарию я пойду, а в монастырь». Это было, когда он еще мальчишкой почти был. Владыка потом сказал: «Ходи ко мне», и Геннадий начал к нему ходить.

Он на клиросе много искушений претерпел. Правильно, мешается человек, который не поет, голоса нет, только молится все время. Тем более он, как убогонький, голову набок все время клонил. Но Владыка велел ему стоять на клиросе. Он прислушивался к пению и скоро уже все знал. Ему это очень пригодилось потом в семинарии и когда сам начал служить. То есть Промыслом Божиим подготовка у него была.

Он все время тянулся к убогим, к блаженным. Он их всех любил, привечал, со всеми возился. И странным для всех казалось. Говорили: «Что он с ними возится?» И с Марией Ивановной Матукасовой, а в Ульяновске была еще одна блаженная Мария, и ульяновский блаженный Васенька. Он всех их привечал, поил-кормил и советовался с ними. К блаженному Андрею Симбирскому, ныне канонизированному, мы ходили на могилку, там была одна плита могильная, мы его очень почитали и молились ему.

Как он людей любил! Всех обнимет, всем ласковые слова скажет. А с теми, которые проверяющие, от власти, часто вел себя юродиво. Или покадит прямо в нос, или крест дает целовать, а сам на ногу встанет проверяющей и как ни в чем не бывало стоит.

Он никогда не снимал подрясника, всегда ходил в священнической одежде. Это уже в старости, когда начали его возить по больницам, он надевал мирскую одежду, по необходимости.

Рядом с батюшкой его мама Надежда, в постриге - схимонахиня Сергия.

Уже когда он был священником, то возил свою маму Надежду в Троице-Сергиеву Лавру, и там ее постриг в монашество и потом в великую схиму Архимандрит Агафангел, тогда иеромонах. Умерла она схимонахиней Сергией. Она всю жизнь молилась и читала Псалтирь, Псалтирь знала почти наизусть. Ее все звали читать, во все окрестные деревни вокруг Чапаевска. Тогда Псалтирь читали не как сейчас, а день и ночь она стояла, до похорон. А ведь как Псалтирь спасает. И не только тех, за кого читают, но и тех, кто читает. Материнская линия у отца Николая монашеская. У него тетки были монахинями Покровского Чагринского монастыря. Он поминал о упокоении всегда монахиню Любовь, монахиню Надежду, монахиню Анну, монахиню Евстолию.

Батюшка всегда радел о Причастии. Проповеди говорить на амвоне тогда воспрещалось. Когда он служил в Ульяновске, там был очень строгий уполномоченный по делам религии. Но отец Геннадий умудрялся все-таки постоянно обращаться к пастве. Он говорил минут пять после Евангелия, минут пять-десять, когда выходил с крестом, и еще на молебне. Молебнов служили очень много. Например, после водосвятного молебна кто-то просил послужить частный, и батюшка начинал служить, народ оставался, и никто не хотел уходить из храма. Еще Николай Дмитриевич Успенский, преподаватель Ленинградской семинарии, с которым батюшка был очень близок, говорил будущему отцу Геннадию: «Ты должен быть служителем, а не требоисполнителем». И батюшка всю свою жизнь был именно таким. Он служил истово, забывая о себе и о семье. Мы даже ревновали его, что он приходит домой так поздно и на семью времени совсем не остается. Но он очень любил нас, любил дочерей, и всегда эту его любовь мы чувствовали.

...Все, кто знал его, чувствовали его любовь, которой в нем было столько, что хватало на всех.

Записала Юлия Попова,
г. Самара.